История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 70

Спустя несколько дней после торжества армян Коваленский отправил Даниилу письмо, в котором, поздравляя его с милостью императора, уверял, что утверждение его в сане католикоса последовало будто бы по его ходатайству. Даниил благодарил правителя Грузии и прислал ему в подарок четыре персидские шали и несколько кусков азиатских ситцев. Получив эти подарки, для передачи по принадлежности, архиепископ Иоанн узнал от посланного, что вместе с письмом к Даниилу Коваленский отправил точно такое же и к Давиду, с уверением, что он останется навсегда сильным его ходатаем и чтобы Давид не отчаивался.

Письмо это сделалось известно многим, и в Эчмиадзине говорили во всеуслышание, что наиболее сильная поддержка Давида исходит из Тифлиса. Главнейшими пособниками его были: князь Соломон Аргутинский и тифлисский казначей Иван Бегтабеков ^[338], человек весьма близкий к Коваленскому. Пользуясь расположением последнего, Бегтабеков и князь Аргутинский уверяли армян, что действуют именем правителя Грузии, а следовательно, согласно с желанием русского правительства.

В справедливости этого убеждало армян еще и то обстоятельство, что Коваленский, под видом просьбы прислать ему целительной воды из колодца монастыря Св. Иакова или и под другими предлогами, несколько раз посылал своих людей к Давиду. Обнадеживая его своею поддержкой, Коваленский настолько убедил Давида в возможности снискать расположение русского правительства, что лжепатриарх не верил самым очевидным доказательствам противного. Давид не обратил должного внимания на то, что в июле Кнорринг отправил в Эривань титулярного советника Гинцаурова с письмом, относительно доставления хану высочайшей грамоты, в которой император требовал возведения Даниила на эчмиадзинский патриарший престол.

«Я ожидаю, – писал Кнорринг в наставлении Гинцаурову ^[339], – что хан Эриванский, будучи доселе на стороне облекшегося в патриаршеское достоинство Давида, представлять вам будет затруднения в отторжении Давида от настоящей власти; описывать станет, что Давид утвержден уже турецким султаном и Баба-ханом (правителем Персии, впоследствии шахом) и признан всеми сопредельными Эчмиадзину ханами. Не упустит, конечно, прибавить, что и его императорское величество имел прежде желание, дабы был избран в патриархи армянские один из назначенных в завещании покойного Иосифа, и многое прочее; то вы на все долженствуете изъяснить хану, что хотя Давид и получил было от Порты Оттоманской берат на достоинство патриаршее, но как, по ближайшем исследовании, духовная патриарха Иосифа оказалась не заслуживающею вероятия, а между тем глас народа армянского, обитающего в империях всероссийской и турецкой, призывал на престол патриарший Даниила, его императорское величество, основывая всегда дела свои на справедливости, высочайше склонился на удовлетворение единодушного желания армянского народа, и по утверждении Даниила бератом в патриаршем достоинстве от Блистательной Порты, – с чем вместе берат, полученный Давидом, потерял уже свою силу, – признан он, Даниил, в патриаршем достоинстве и его императорским величеством, на что и высочайшая грамота к нему Даниилу, уже воспоследовала, каковою, однако, Давид снабжен доселе не был.

Вообще утверждать хану, что Даниил признан уже твердым образом в патриаршем достоинстве, что на введение его в обитель патриаршую в Эчмиадзин есть высочайшая воля, что как хан почитаем был всегда приверженным к скиптру всероссийского самодержца, то и теперь его величество уповает несомненно, что хан покажет опытом свою преданность. За всем тем уверить хана, что у меня хранится по делу сему высочайшая за собственноручным его императорского величества подписанием грамота, но что оная мною теперь удерживается в отвращение, дабы скрытые какие-либо недоброжелатели, безвременно увидев ее у него, могли обнесть его напрасно пред Баба-ханом; но что, впрочем, коль скоро хан допущение Даниила в Эчмиадзин положит на мере ^[340] и обяжется доставлять ему, патриарху, зависящие от него дружеские для безопасности пособия и защиту, учинив все сие к особливой его императорского величества благоугодности, получит от меня и вышеупомянутую высочайшую грамоту».

Эриванский хан встретил Гинцаурова весьма приветливо и просил прислать грамоту.

– Она будет к вам доставлена, – отвечал Гинцауров, – как только ваше высокостепенство дадите несомненное уверение, что будете оказывать патриарху Даниилу подобающее его сану уважение и водворите его в Эчмиадзине.

– Для меня Даниил и Давид одинаково равны, – говорил хан, – и если я до сих пор оказывал предпочтение последнему, то согласовался с настоянием русского начальства в Грузии.

– Кого вы разумеете под именем начальства?

– Правителя Коваленского, который в своих сношениях со мною каждый раз напоминает, что он руководитель всех дел, и чтоб я ни к кому другому, кроме его, не относился. Он не перестает ходатайствовать за Давида. Я всегда за счастье считал быть достойным милости его императорского величества и за удовольствие быть в дружественных сношениях с русским начальством и потому никогда не думал быть поставленным в такое положение.

Мамед, удивляясь, что русские единовременно просят за двух архиепископов, говорил, что не знает, кому верить: Коваленскому или Кноррингу, и для определения действительного желания русского правительства просил поторопиться присылкой к нему грамоты императора Александра I. Хан уверял Гинцаурова, что искренно желает и готов исполнить волю государя, но, подкупленный Давидом, не мог отказаться от его поддержки.

«Ваше превосходительство, – отвечал он Кноррингу, – изволили писать о патриархе Данииле, дабы я также имел старание об утверждении его в Эчмиадзине, на что сим почтеннейше донести имею: находящийся ныне в Эчмиадзине патриарх избран от общего согласия, о чем небезызвестно турецкому и персидскому дворам, да и в законах сего обряда есть такое постановление: доколе избранный патриарх жив, то не можно его лишить достоинства и места».

Такой ответ ободрил Давида, и он стал действовать еще решительнее. Лжепатриарх отправил значительные подарки Баба-хану и послал в Константинополь тифлисского уроженца епископа Степана с 300 мешками золотой монеты. Давид просил Шериф-пашу Ахалцихского и других оказать ему содействие в столице султана, обещая вознаградить их хлопоты деньгами и подарками.

Прибыв в Константинополь в сопровождении чиновника эриванского хана, Степан остановился у своего приятеля и единомышленника армянина Агаекова, служившего в русском посольстве и бывшего одним из главных агитаторов в пользу Давида. Сторонники последнего распустили слух, что от архимандрита Григория из России получено письмо, в котором он пишет, что император согласился уже утвердить Давида, приказал сослать в Сибирь архиепископа Ефрема, а его, Григория, назначил архиепископом всех армян, живущих в России.