От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. | Нина Владимировна Васильева, Виталий Богданов, Виктор Гаврилов | страница 55 | pharmateka.ru

Вывод о том, что Япония увязла в войне с Китаем и до тех пор, пока китайский конфликт не будет прекращен, говорить о возможной войне с Советским Союзом не приходится, сохранял свою актуальность и в 1938-м, и в 1939 годах. Об этом Р. Зорге писал в статье «Японская экспансия», опубликованной в двух номерах журнала «Цайтшрифт фюр геополитик» за 1939 год. Конечно, в 1939 году Зорге не мог точно знать соотношение сил между Квантунской армией и японской оккупационной армией в Китае. Но по данным советской военной разведки японские войска в Китае по всем показателям примерно вдвое превосходили Квантунскую армию^[394]. Группировка в Маньчжурии получала остатки того, что могла выделить империя для войны на азиатском континенте.

Советско-японские вооруженные конфликты

Политика СССР по отношению к Китаю, советская военная помощь этой стране не могли не раздражать японские военно-политические круги, которые взяли курс на подготовку к войне с Советским Союзом. С середины 1930-х годов положение на сухопутной границе Советского Союза с марионеточным государством Маньчжоу-го стало весьма напряженным. Предъявлялись территориальные претензии, повсюду имели место стычки, провокации, гибли люди. Японское командование решило начать проверку надежности советской обороны, выяснить готовность СССР к войне с Японией и одновременно испытать боевую готовность своих войск.

В 1938 году число японских провокаций на советско-маньчжурской границе резко возросло. Если в 1937 году было отмечено 69 нарушений границы японскими военнослужащими, то в 1938 году их было зарегистрировано уже 124. Всего же за три года – с 1936-го по 1938-й – на границе был зарегистрирован 231 инцидент, из них 35 крупных столкновений. Японские источники приводят еще большие цифры – 506 инцидентов за три года (1935–1937) 25 июня 1938 года, информируя посла СССР в Японии о серьезности складывавшейся обстановки, заместитель наркома иностранных дел Б. С. Стомоняков писал, что «линия японской военщины в Маньчжурии, рассчитанная на провокацию пограничных конфликтов, продолжает проводиться непрерывно и все с большей наглостью»^[395].

В политической сфере в Японии боролись несколько группировок по вопросу о войне в Китае. Финансовые круги были полностью удовлетворены оккупацией и развитием Северного Китая и выступали против какого-либо расширения военных действий. Квантунская группировка требовала полного сосредоточения внимания на подготовке войны против СССР и строгого ограничения военных действий в Китае только Северным Китаем и Маньчжурией. «Центристы» (И. Умэдзу, Г. Сугияма) выступали за окончание войны в Китае минимальными силами и за ускорение подготовки войны против СССР. Наконец, правительственные круги во главе с Ф. Коноэ и командование флота считали, что «китайский инцидент» зашел в тупик, и требовали коротких и решительных действий против Китая, который рассматривался как первоочередной противник, а СССР – как второстепенный.

«Центристы» были вынуждены согласиться с требованиями более решительных действий против Китая и на переброску войск из Маньчжоу-го в Центральный Китай, надеясь сломить сопротивление китайской армии^[396].

В то же время позиции «квантунцев», требовавших решительных действий против СССР, были очень сильны.

В мае 1938 года последовала отставка министра иностранных дел К. Хироты, который вел себя слишком пассивно в «китайском инциденте», и назначение на этот пост И. Угаки – лидера японских ультраправых. В июне военным министром был назначен генерал Сэйсиро Итагаки – представитель «квантунской группировки». Это означало усиление военных приготовлений против СССР. Р. Зорге немедленно направил в Москву сообщение, в котором предупреждал о «нависающей угрозе локальных действий» на границе с Маньчжоу-го^[397]. О нарастающей угрозе военного столкновения говорили в дипломатических кругах, писала японская пресса, которая в мае-июне развернула шумную пропагандистскую кампанию вокруг так называемых спорных территорий на границе Маньчжурии и советского Приморья.

Действительно, готовясь к проведению уханьской операции и идя навстречу требованиям Квантунской армии, японский генштаб решил убедиться, что СССР не планирует воспрепятствовать расширению японской агрессии в Китае вооруженным путем. С этой целью японское командование было готово произвести «разведку боем» силами целой дивизии и при необходимости даже пожертвовать ею^[398]. Другой целью было проверить силу ОКДВА после того, как она 1 июля 1938 года была преобразована в Дальневосточный фронт.

Планированию и выбору места инцидента, который впоследствии получил по японской терминологии название «Чанкуфынского», способствовало также следующее обстоятельство. 13 июня 1938 года начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3 ранга Г. С. Люшков^[399] перешел к японцам на хуньчуньском участке границы в Посьетском районе, где сходились границы СССР, Кореи и Маньчжоу-го. Выбор места для побега был выбран не случайно. Люшков, в чьем ведении находилась охрана советской границы, прекрасно знал, что именно здесь был расположен самый незащищенный ее участок: из-за низинной и болотистой местности по молчаливому согласию японской и советской сторон он практически не охранялся. После того как Люшков попал в руки японских жандармов, он был доставлен в Сеул, а затем переправлен в Токио. Для его допроса была создана специальная комиссия, которая высоко оценила информацию, предоставленную Люшковым. Он передал японцам карты с планом советских приграничных укреплений, размещением пограничных отрядов и частей Красной армии, предоставил данные о численности военнослужащих, шифры радиосвязи, различные списки и другие секретные документы.

Люшков сообщил японцам и срочно прибывшим в Токио представителям германского абвера, что репрессии в армии отрицательно сказались на управлении войсками, их выучке, дисциплине и боевой подготовке. Поставленные на высокие должности «выдвиженцы» в подавляющем большинстве не имели требуемого профессионального опыта, знаний и не справлялись со своими обязанностями. Люшков также сообщил, что офицеры соединений, дислоцированных на Дальнем Востоке, живут со своими семьями в большинстве случаев во времянках, и эти плохие условия жизни не могут не влиять на моральное состояние войск. Боеприпасы и продовольствие поступают нерегулярно, поскольку их доставка производится из европейской части России и сильно зависит от задержек или остановок на транспорте. Наконец, Люшков рассказал о якобы плачевном состоянии обороны советского Приморья на главном, владивостокском направлении, о слабости советских оборонительных позиций в районе озера Хасан, где он как раз и совершил переход границы^[400].