История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 202

Таким образом, нежелание русского правительства вступать с имеретинским царем в переговоры о покровительстве повернуло князя Леонидзе на иной путь, и он стал уверять, что склонит царя не только на освобождение Константина, но и на удаление грузинских царевичей. Сам Соломон также уверял Соколова, что рад бы был, если бы царевичи оставили его владение, но не в силах заставить их это сделать.

– Не сами ли вы тому свидетели, – говорил Соломон, обращаясь к князю Зурабу Церетели и к князю Бежану Авалову, – как часто я их уговаривал, чтобы они принесли покорность свою государю императору и возвратились в Грузию, но они меня никогда не слушались.

Князь Бежан Авалов подтвердил слова царя Соломона наклонением головы; салтхуцес же князь Церетели, отвернувшись в сторону, молчал и, казалось, весьма мало соглашался с имеретинским царем.

– Если угодно мне позволить, – говорил Соколов, – то я могу указать на обстоятельства, с которыми, быть может, ваше высочество со мною согласитесь.

– Я буду вам очень обязан, – отвечал на это Соломон.

Зная, что имеретинский царь все еще надеялся на то, что Грузия получит прежнюю свою самостоятельность; что народ согласится возвести на престол грузинский сына покойного отца Ираклия, царевича Юлона, и что, наконец, сам Соломон завел по этому делу переписку с царицею Дарьею, супругою Ираклия, – зная все это, Соколов старался завлечь Соломона в разговор по этому вопросу.

– Его императорское величество, – говорил Соколов, – по восшествии своем на престол нашел уже царство Грузинское присоединенным к Российской империи и, обратив свое внимание на все то, что может споспешествовать к благоденствию народа, обратил также свое внимание на царевичей Грузинских, сохранил им не только имущество их, но и, кроме того, назначил им, от щедрот своих, особенное награждение. Имея явное доказательство покорности и повиновения тех царевичей, которые остались в отечестве своем, и других, добровольно пожелавших остаться или переселиться в Россию, государь император не может, конечно, не удивляться поведению трех грузинских царевичей, детей покойного царя Ираклия: Юлона, Парнаоза и Александра, в Имеретин до сих пор пристанище имеющих. Такому поведению тем более нельзя не удивляться тогда, когда именем его императорского величества неоднократно приглашаемы они были возвратиться в свое отечество и когда обещано им забвение всего прошедшего, коль скоро они обратятся на истинный путь.

– По моему мнению, – отвечал на это Соломон, – в том, что царевичи имеют убежище в моем царстве, противного высочайшей воле государя императора ничего быть не может, потому что манифестом им даровано прощение во всех прежних их проступках и притом дозволено избрать местопребывание свое там, где они сами пожелают.

– Если даровано им прощение всех прежних проступков, то прощение это тогда только может иметь место, когда они, возвратясь в свое отечество, будут повиноваться законной власти и в верности русскому престолу принесут присягу, – чего они, однако же, не сделали. Что же касается данного им позволения избрать по желанию место всегдашнего своего пребывания, то и оное относится только до того, что они могут или оставаться всегда в своем отечестве, или же где пожелают в России, а не вне границы ее, на что, без особого высочайшего разрешения, никто из поданных права не имеет.

– В таком случае я невинно вовлечен в проступок против государя императора, – отвечал Соломон после некоторого молчания.

– По здравому рассудку кажется, что тот, которому прощены дурные поступки, должен бы был хорошими делами загладить заблуждения, в которые мог быть завлечен обстоятельствами, а не повторять их, как поступает противно всему царевич Александр, который, и в Имеретин не ужившись, скитается теперь по Азии.

– Я в таких поступках царевича Александра никакого участия не принимаю. Царевич, отпросись у меня на охоту, пропал без вести и потом вдруг очутился в Эривани.

– Я не сомневаюсь в том, что ваше высочество не принимали участия в его побеге, – отвечал Соколов.

– Я давно уже желал бы принести свое оправдание перед его императорским величеством или посредством письма, или же через посланника, которого отправил бы в Санкт-Петербург, но, зная, какою большою доверенностию пользуется у императора Кнорринг, опасаюсь, что если бы было отправлено такое письмо, то оно не дойдет, а будет удержано Кноррингом, а если будет отправлен посланец, то и его он, не допустив до Петербурга, вернет назад.

– Напрасно вы так думаете, и какой повод подал Кнорринг к тому, чтобы делать такое заключение? – спрашивал Соколов имеретинского царя.

– Когда я отправил в прошлом году зимою в Санкт-Петербург посланником князя Джефаридзе, то Кнорринг продержал его несколько времени в Георгиевске и потом отослал обратно. После этого я не имею более надежды на будущее время быть в близких сношениях с государем императором ^[551].

– По одному примеру не всегда можно судить о последующих. При том же Кнорринг не осмелился отправить в Санкт-Петербург князя Джефаридзе с таким поручением, какое ему было дано. Он сообщил вам письменно о причинах, по которым воспрещено было следовать ко двору посланным с подобными поручениями, и с ним же прислал вам доказательство своей справедливости.

– Конечно, так, – отвечал на это Соломон весьма сухо.

– Я бы желал видеть, – говорил Соколов, – царевича Константина, который, по желанию его императорского величества, должен мне быть поручен для доставления в Россию.

– Ничего решительного еще об нем я сказать не могу, – отвечал имеретинский царь, прощаясь с Соколовым.

Вскоре после этой аудиенции Соколов узнал, что Соломон вовсе не расположен и не думает дать свободу царевичу Константину, а еще менее отпустить его в Россию. До 3 августа велись переговоры через разных лиц, посещавших, по приказанию царя, наших посланников. В этот день, вечером, Соколов был опять приглашен к Соломону.

– Не угодно ли будет вашему высочеству приказать мне что-нибудь? – спросил Соколов, видевший, что его занимают совершенно посторонними разговорами, вовсе не идущими к делу.

– Ничего, – отвечал Соломон. – Я желал видеться с вами только для того, чтобы провести вечер в приятной беседе.

– Я имею сказать несколько слов, – сказал Соколов после благодарности за любезность царя.

Имеретинский царь приказал всем присутствующим выйти, оставив только при себе салтхуцеса князя Зураба Церетели и дядьку своего князя Бежана Авалова.

– По всеобщим слухам, – начал тогда Соколов, – ваше высочество скоро изволите отправиться в поход; то я прошу удостоить меня приказаниями относительно моей присылки. Не лучше ли будет, если ваше высочество, до похода своего, заблагорассудить изволите царевича Константина отправить со мною в Грузию, чтобы мне не запоздать и не пропустить лучшего времени для перехода через горы в сентябре месяце?