История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 199

Шалаш, крытый кукурузою, составлял приемный зал имеретинского царя. Соломон сидел на простой скамье. Когда вошел к нему Соколов, царь встал и подошел к вошедшему. Русский посланник после приветствия от имени императора вручил Соломону высочайшую грамоту и часы, присланные в подарок императором Александром. Соломон принял то и другое с крайним смущением, беспрестанно менялся в лице и, казалось, беспокоился о чем-то.

– Давно ли вы из Петербурга? – спрашивал Соломон, приглашая Соколова сесть против него.

Разговор с обеих сторон был бессвязен и отрывочен. Имеретинский царь спрашивал об учреждении наших почт, об исправности и скорости их и проч. Так прошло полчаса времени.

– Его императорское величество, – говорил Соколов, прощаясь и оставляя шалаш Соломона, – по единоверию и благонамеренности вашего высочества, пребывает в надежде на точное исполнение своего желания.

– Я займусь чтением грамоты, – ответил только Соломон.

В тот же день, вечером, дядька даря, князь Бежан Авалов пришел к Соколову и объявил, что он назначен находиться при нем безотлучно, для того чтобы Соколову не было ни в чем недостатка и чтобы не беспокоил его шатающийся, праздный народ своим любопытством. На самом деле он был приставлен для того, чтобы не допустить никого из тех, которые хотели бы видеться с русским посланником.

Мы уже сказали выше, что Соломон особенно этого боялся. Опасения и боязнь его в этом случае доходили до того, что он не допускал к Соколову даже и высшее правительственное лицо – салтхуцеса князя Зураба Церетели. Зная его привязанность к России, которую Церетели не скрывал от Соломона, царь, в случае необходимости каких-либо переговоров, пускал его к Соколову не иначе как с товарищем, который бы мог за ним наблюдать.

Неподалеку от царского шалаша поместили и наших посланников в соломенном шалаше; за ними в особенном шалаше поместился и князь Бежан Авалов. В тот же день при вечерней беседе с князем Бежаном Аваловым и салтхуцесом Соколов, склонив разговор на цель своего приезда, просил их содействовать успешности его исполнения.

– По преданности моей к российскому престолу, – говорил князь Церетели, – я готов всячески стараться, чтобы царь исполнил волю его императорского величества, тем более что единодушное всех благомыслящих людей желание состоит в том, чтобы заключенный царевич был на свободе и как единственный законный наследник ^[550] престола имеретинского привыкал носить на себе достоинство, которое ему принадлежит.

– Я неоднократно объяснялся о том с царем, – продолжал князь Церетели, – но царь всегда, однако же, отвечал мне, что лучше согласится умереть, чем освободить царевича, опасаясь, чтобы, по мере вступления его в совершеннолетие, он не сделал бы с ним того же, что претерпел он от покойного отца царевича.

Имеретинский царь никак не допускал, чтобы этот юноша мог возбудить участие русского императора. Он не знал, что делать, и растерялся до того, что прочитал грамоту и спрятал ее, никому не сказав ни одного слова.

Спустя день после первой аудиенции Соколов просил через князя Бежана Авалова нового свидания с имеретинским царем, которое и последовало 27 июля, в 5 часов пополудни.

После обыкновенного разговора и приветствий с обеих сторон, продолжавшихся четверть часа, царь сделал знак, чтобы лишние его царедворцы удалились из шалаша. В шалаше осталось четыре человека из самых довереннейших вельмож: салтхуцес князь Зураб Церетели, племянник его, сардар князь Кайхосро Церетели, князь Ростом Ниже-радзе и князь Мочабели. Первый из них был посредником и переводчиком разговора между царем и русскими посланниками.

– Мне кажется, – начал после некоторого молчания имеретинский царь, – что перевод на грузинский язык высочайшей грамоты не сходен с русским оригиналом.

– В содержании, – отвечал Соколов, – и в смысле слов перевода с оригиналом ни малейшей разницы быть не может. Если бы даже это и могло быть, то я словесно могу повторить содержание грамоты, тем более что имею и копию с оной. Если ваше высочество изволите в том еще сомневаться, то можно тотчас же ее сверить, отдав Яковлеву оригинальную, а перевод салтхуцесу, который изрядно понимает по-русски.

Предложение Соколова было принято, перевод с оригиналом сверен, и однозначность обоих подтверждена.

– По моему мнению, оригинал красноречивее, – проговорил Соломон.

– Может быть, – отвечал Соколов. – Но как бы нескладен перевод ни был, однако же настоящего смысла оригинала в нем не утрачено.

– А какою дорогою, – вдруг спросил имеретинский царь, – французские войска в 1798 году пробрались в Египет: сухим ли путем или морем?

– Французы добрались до Египта морем, – отвечал Соколов и должен был объяснить путь, по которому шел французский флот.

– Если бы туркам, – говорил, смеясь, Соломон, – не вспомоществовали тогда своими силами англичане, а впоследствии русские, то во что бы французы могли превратить бездейственное величество султана?

– Конечно.

– Есть ли и ныне вспомогательные русские войска в Цареграде? – спрашивал Соломон. – Государь император в тех ли еще дружественных с Портою отношениях, в каких с нею был блаженной памяти его родитель?

– Кроме двух военных фрегатов, других наших войск нет в Цареграде. Что же касается до союза с Портою, то оный ни малейшего ослабления не претерпел.

– Не имеет ли которая-либо из прочих европейских держав неприязненных видов или действий против турок? – спросил имеретинский царь.

– Я удивляюсь, – говорил Соломон, – как может столь долго существовать союз России с неверными?

– Все европейские державы, – отвечал Соколов, – по уважению союза России с Портою Оттоманскою, равным образом с нею в дружественных отношениях. Османы хотя и слывут неверными, но поелику они твердо соблюдают силу трактата своего, с Россиею заключенного, и никаких предосудительных поступков против империи не предпринимают, то, во взаимство того, равным образом, и Россия сохраняет обязанности свои по силе трактата.

– Пора бы, однако же, Европу освободить от сих басурманов, следов варварства которых Имеретия до сих пор еще не может изгладить.

Начало смеркаться, и свидание прекратилось. Прошло три дня после того, а Соломон не давал никакого решительного ответа и не приступал к исполнению просьбы императора Александра.

До Соколова стали доходить слухи, что некоторые из царедворцев имеретинского царя, ему преданных, узнав, что приехал посланник из России для исходатайствования освобождения заключенного царевича Константина, отклоняли Соломона от такого поступка. Негодуя на царицу Анну, оставившую Имеретию, браня ее непристойными словами, они говорили, что лучше искрошат царевича у себя, нежели отпустят в Россию, для того чтобы он впоследствии отечество свое подвергнул жребию Грузии. Говор этот и нежелание некоторых вельмож освободить царевича Константина дошли до имеретинского царя и тем поставили его еще в более затруднительное положение относительно исполнения воли русского императора.