История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 160

«Следуя чистосердечному желанию, – писал он вместе с тем Аббас-Мирзе ^[774], – прочнейшего согласия между державами, я имею честь просить ваше высочество, пока не сделано будет настоящее разграничение, запретить со стороны персиян всякие насильственные действия, подобные тому, какие оказал сердарь Эриванский в противность дружественного согласия держав. Сим способом можно достигнуть благонамеренной цели их, и Персия, имея в пользовании своем гораздо более земель, нежели принадлежит ей по трактату, не будет иметь причины быть недовольною.

Стараясь сколько возможно избегать всяких неприязненных действий, противных дружбе держав, я обязываюсь вместе с тем доложить вашему высочеству, что если бы сердарь Эриванский или другие начальники покусились теснить караулы наши или перейти черту, ими занимаемую, то по долгу верноподданническому я должен буду, охраняя принадлежность великого моего государя, не допускать к тому их, как нарушителей дружественного согласия».

Заявление это не остановило Аббас-Мирзу в дальнейших неприязненных против нас поступках. Он вел переговоры с лезгинами ^[775], имел своих агентов в мусульманских наших провинциях и вооружал войска оружием, доставленным из Англии. Несомненно, что шах лично не желал войны, но он, не вмешиваясь в пограничные дела, предоставил их Аббас-Мирзе, находившемуся под полным влиянием своих ближайших советников. Только твердое поведение с нашей стороны могло сохранить мир, а всякое снисхождение усиливало самомнение и дерзости персиян.

Одно вежливое письмо графа Нессельроде к управляющему иностранными сношениями Мирза-Абуль-Хасан-хану дало уже ему надежду, что все требования их относительно границ будут удовлетворены нами, и он, уведомляя о том находившегося в Тифлисе посланного шаха, писал к нему, что он должен возвратиться не иначе, как с совершенным удовлетворением их желаний.

Сознавая, что никакие уступки не могут быть сделаны без ощутительного для нас вреда и что для избежания войны самым лучшим средством служит готовность к войне, Ермолов просил о присылке войск на усиление его корпуса и решился не соглашаться более ни на какие уступки.

«Войска Кавказского корпуса, – писал Ермолов ^[776], – должно будет необходимо содержать в полном комплекте и, сверх того, составить резерв из одной дивизии пехоты ^[777].

Безбоязненно излагая мысли мои, не смею сомневаться, что ваше императорское величество простить мне изволите, если простодушно скажу, что, имея несчастье возбуждать зависть многих милостями, которыми ущедряет меня государь, мне благотворящий, я опасаюсь порицания, что я был виною прерваиия мира, что война есть замыслы мои для удовлетворения видов честолюбия. Всего легче заменить меня на случай войны другим начальником».

– На мне должна лежать вина, – говорил Алексей Петрович, – если подам я повод к прерванию мира, и ответственность безмолвная как нарушителя доверенности. Мне вменяется в обязанность согласовать мои действия с достоинством империи и мерами приличного снисхождения уничтожить неудовольствия, по невежеству причиняемые, не терпеть оскорблений, с намерением наносимых, и, наконец, если предложения мои будут отвергнуты, защищать святость прав наших точным смыслом Гюлистанского трактата.

Пользуясь тем, что занят делами в Чечне и не находится в Тифлисе, главнокомандующий отклонил от себя прием вновь присланного для переговоров Мирзы-Мамед-Садыка. Он поручил это дело генерал-лейтенанту Вельяминову с тем, что если Садык не привез ничего определенного, то объявить вежливым образом, что дальнейшее пребывание посланного в Тифлисе совершенно бесполезно, и отправить его в Эривань. Это было тем удобнее сделать, что туда должен был скоро прибыть сам Аббас-Мирза, который, под предлогом осмотра своих владений, ехал для рекогносцировки наших границ.

Пробыв непродолжительное время в Карадагском ханстве, соседственном с Карабагом, Аббас-Мирза под видом охоты проехал через Нахичевань в Эривань. Сопровождаемый довольно значительным конвоем, персидский принц приказал многим отрядам следовать к Эривани. К этому подстрекал его сердарь Эриванский, уверявший, что все горские племена, соседние с Кавказскою линиею, находятся уже в возмущении; что войска наши повсюду терпят поражение и многие генералы вырезаны; что русские оставляют Грузию, и внутри ее происходят волнения. Хусейн-хан говорил, что среди мусульманских провинций Закавказья он имеет обширные связи, и недовольные восстанут при первом появлении персидских войск на границах. Аббас-Мирза хотя и верил в общее сочувствие к нему всего мусульманского населения, но наступившая глубокая осень лишала его возможности предпринять что-либо решительное. Особенности ведения войны персиянами, всегда пользующимися местными средствами для продовольствия войск и лошадей, не дозволяли нарушить мир осенью и быть начинщиками без всякой надежды на успех.

«По препятствиям, – писал Ермолов графу Нессельроде ^[778], – которые представляет зима в местах гористых, ничего нельзя опасаться в настоящее время, или по крайней мере ничего важного произойти не может, паче когда со стороны нашей соблюдается бдительная осторожность, и кончится тем, что за сведения, сердарем доставленные и не совершенно основательные, Аббас-Мирза наложит на него пеню, т. е. (дабы не употребить неприличного выражения ограбить) возьмет у него все деньги, которые он имеет. Но с приближением весны совсем другое может случиться, и нельзя ручаться, чтобы в том же спокойствии пребыли мусульманские наши народы, паче на границе живущие, между коими упорное невежество и противность религии рождают недовольных и даже озлобленных против нас.

Представлю пред ваше сиятельство уверение, что, будучи строгим исполнителем предначертанных мне правил, все усилия употреблю, дабы избежать нарушения доброго согласия, но обнаруживаю действия Аббас-Мирзы, дабы изобразить крайность, в которую поставить может нас ухищренное его поведение».

В таком положении были дела наши с Персиею, когда скончался император Александр I. Весть о кончине государя произвела глубокое впечатление на Алексея Петровича, и он не мог не сознать, что в лице покойного терял единственного человека, ценившего его высокие достоинства и заслуги. А.П. Ермолов не скрывал от себя, что среди большинства лиц, стоявших во главе управления, он не имел друзей, и его высокое положение обеспечивалось только личным доверием к нему покойного государя. Даже в последние годы царствования обожаемого им монарха Ермолов испытывал на себе зависть и нерасположение многих. Вызов его в Лайбах и предположение назначить главнокомандующим армиею на случай европейской войны увеличило число врагов и ставило его в крайне неприятное положение. Человек не только бережливый, но даже несколько скупой на казенные издержки ^[779], Алексей Петрович стал подвергаться разным наветам со стороны министра финансов графа Гурьева. Последний обвинил главнокомандующего в произвольном расходовании сумм по Шекинской области. С удалением текинского хана и введением в области русского управления Ермолов, не испрашивая высочайшего разрешения, израсходовал некоторую сумму на устройство управления. Граф Гурьев обвинял его в превышении власти и находил некоторые расходы излишними. Ермолов отвечал, что в прежнее время все доходы Шекинской провинции поступали в распоряжение хана, а теперь они поступают в доход казны.