История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 129

Исчисленную на произведение предположенных строений во всех вышеозначенных местах сумму: для Баку 283 859 руб., для Тарки 90 634 руб. и для Руссей-Булака 10 838 руб. 50 коп., всего 385 326 руб. 50 коп., повелели мы к вам отпустить в течение будущего 1797 года».

Предложениям этим не суждено было осуществиться. 6 ноября 1796 года Россия понесла великую утрату: в этот день скончалась императрица Екатерина II.

На другой день после кончины императрицы председатель государственной Военной Коллегии, граф Салтыков, отправил уже курьера к графу Зубову с уведомлением о вступлении на престол императора Павла I и с приказанием приостановить военные действия впредь до особого повеления; соединить войска в таких пунктах, в которых они были бы обеспечены продовольствием, и, ограничиваясь одною обороною, отнюдь не предпринимать никаких наступательных действий.

Ровно через месяц известие это достигло до русского лагеря, расположенного на реке Куре, и вслед за тем граф Зубов узнал, что каждый командир полка получил особое именное высочайшее повеление немедленно возвратиться с полком в свои границы и сберегать людей для лучшего употребления ^[497]. Граф Салтыков писал в то же время графу Зубову, что генерал-аншеф Гудович оставлен по-прежнему командиром Кавказского корпуса; что высочайше повелено немедленно сделать распоряжение к возвращению войск в пределы империи, с тем что по мере прибытия полков на линию они должны поступать под начальство Гудовича.

Последний, не зная ничего об этих распоряжениях, сдал команду генерал-поручику Исленьеву и 13 ноября выехал из Георгиевска. Будучи в то же время тамбовским и рязанским генерал-губернатором, Гудович намерен был проехать в Петербург, чтобы выяснить свое будущее положение. В Черкасске Гудович получил высочайшее повеление возвратиться к прежнему месту служения.

Возвратившись обратно в Георгиевск и все еще не зная, что деятельность графа Зубова уже окончилась, Гудович находил свое положение крайне двусмысленным. Он полагал, что главным начальником края все еще был граф Зубов, которого считал моложе себя по службе и вообще не относился к нему с особенною приязнью. Гудович думал, что его вернули на линию для того, чтобы опять содействовать только графу Зубову в его дальнейших действиях; он более всего опасался того, что, оставаясь на линии, будет лицом второстепенным, передаточным и что все успехи будут приписаны не ему, а графу Валериану Александровичу Зубову. Последнее обстоятельство особенно тяготило Гудовича, и он решился наконец высказаться.

«По высочайшему повелению, вашим сиятельством мне объявленному, – писал он графу Салтыкову, – возвратился я к прежнему моему месту и осмеливаюсь вам, как благодетелю, донести о моем чрезвычайном прискорбии, неизвестен будучи, по предписанию вашего сиятельства, по доверенности ли я возвращен из отпуска, или наравне с прочими, в отпусках долговременно и часто бывшими. Вашему сиятельству известна моя тяжкая и усердная служба, известно и бывшее мое несчастное положение, бывши не что иное, как ливерант, от капризов графа Зубова зависящий.

Теперь, хотя и надеюсь на высочайшую милость всемилостивейшего государя, но, не зная, однако же, на каком теперь основании здесь командовать должен и в какой связи с графом Зубовым, прибегаю со стесненною душою к вашему великодушию и принужденным себя нахожу открыть вам, хотя несколько запутанность дел персидских, от неиспытанного вождя происшедших.

Все награждения получил он за мои труды; не освобождал он никогда Грузии, а освободили оную два батальона, в начале прошедшей зимы туда посланные, и движение войск, тогда же к Дербенту мною сделанное. С батальонами, однако же, в Грузии не сделал он, летом, верного сообщения, не от Ага-Магомет-хана – который, испугавшись их слуха, ушел до приезда его в Кизляр, – но от другого малого хана Ганжинского. Дербент он взял готовый, пришедши туда со всем от меня изготовленным и тут еще потерял несколько людей напрасно, приказавши из Кизляра, тайно от меня, отступить генерал-майору Савельеву, по отступлении которого Шейх-Али-хан сделал башню на высоте, оставленной и командующей городом, которую он штурмовать был принужден. Ширвань не только не очищена до Куры, но войска наши теряют то уважение и страх, которые персияне к нам имели, ибо, вместо донесенной от него победы, как слышно, первого числа прошедшего октября, отряд подполковника Бакунина, по несчастию, побит весь на голову Шейх-Али-ханом, обще с хамбутаем Казыкумухским и спаслись только несколько человек раненых в кустах; пушки и все было потеряно, которые персияне оставили, увидевши Углицкий полк, идущий на помощь, который пришел поздно. Что сие, к несчастию, справедливо, то все войска знают, да и персияне и дагестанцы. Рапорт о сем деле был описан другими красками, несправедливыми. К пропитанию войск, к учреждению в надобных местах магазейнов не было никакого распоряжения, хотя о том писано было от меня, да и слышно и от брата.

Итак, при большом количестве провианта, туда доставленного, войска нуждаются в перевозке оного. Теперь требует он туда доставлять сухопутно, упустивши время, не только в Дербент, но и в Кубу, хотя в последнюю и сам знает, что невозможно; что провиант со излишеством на все войска туда доставлен, уделив знатную часть и из следующего в линейные магазины, и что здесь остается самый надобный для войск, в границах оставших, имевши летом легчайший способ доставить морем куда хотел.

Жалкая конница, стоя более двух месяцев на одном месте, пришла в изнурение, ибо, по новому образу полководства, поставлены были войска в выгодном лагере, ближайшие в ста двадцати верстах от магазейна, а фураж, стоя на одном месте, отдален и побит. Ежели сказать, что Ширвань через тот лагерь приводилась в порядок, то напротив, Ширвань совершенно расстроена, дербентское владение тоже от неосторожности и непростительного упуска в виду войск Шейх-Али-хана, который, сообщась с хамбутаем Казыкумухским, позади в Дагестане находящимся, прерывает между отрядами и постами верную коммуникацию.

Прежде выступления весною корпуса в Персию, я дал на листе мое мнение, сказав тут, что Шейх-Али-хана должно наказать примерно и лишить навсегда ханства, а хамбутая Казыкумухского постращать и подчинить шамхалу, но все сие упущено и хамбутай, искавший прежде помощи, сделался противником. Все лето прошло без действия, персияне прежде боялись незначительных оказательств, а теперь теряют страх и к большому числу войск. С доставленным мною подвижным магазейном поступлено, как с неприятельскою добычею, без всякой бережливости. О фураже и помышления не было заготовлять вперед, и не только оного недостало бы на то число, что требовано волов и верблюдов, но как теперь там находящиеся прокормятся до марта – Бог знает.