История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 156

Георгий мало надеялся на собственные средства страны, как в боевом, так и финансовом отношении, и потому считал единственною и лучшею обороною своего царства постороннюю, внешнюю помощь России. Царь просил, в подкрепление находившемуся в Тифлисе егерскому Лазарева полку, прислать еще хотя незначительное число войск и тем подать повод к разглашению между соседями о прибытии русских войск в помощь царю Грузинскому.

Ковалевский писал о том же Кноррингу и министерству, прося наставлений, что делать. Георгий просил Кнорринга прислать войска в Грузию, а Кнорринг доносил о том императору Павлу.

«Здесь внутренний беспорядок, – писал Лазарев, – все бунтует, все из города бежит; но нынче наши караулы не пускают».

По первым известиям, полученным в Петербурге о новой опасности Грузии, послано тотчас же приказание Кноррингу приготовить к походу в Грузию по пяти эскадронов из драгунских полков Пушкина и Обрезкова и преимущественно тех, которые расположены были в центре занимаемой ими линии; назначить в состав отряда два пехотных полка из тех, которые расположены были на средине Кавказской линии; два сводных гренадерских батальона и один батальон егерского Лихачева 1-го полка. Таким образом, отряд должен был состоять из десяти эскадронов драгун и девяти батальонов пехоты, с соответственным числом артиллерии, как полковой, так и батарейной, и с положенною к ней прислугою.

С получением сведений о том, что Грузия подвергнется действительной опасности от нападения, Кнорринг должен был принять сам главное начальство над этим отрядом и предупредить злые намерения Баба-хана.

Командующий Кавказской дивизией сам сделал все необходимые распоряжения о продовольствии войск, как во время пути, так и во все время пребывания в Грузии, не надеясь на помощь и содействие грузинского царя. Кнорринг должен был сообщить Георгию о намерении императора покровительствовать и защищать царя от всяких притязаний Баба-хана.

«Сей предварительный слух, – писал император Павел, – о приготовлениях наших о защищении Грузии заставит, может быть, Баба-хана оставить свое предприятие, а царь Грузинский продолжал бы переговоры с Аббас-мирзою, дабы узнать, в чем состоят настоящие их требования, потому что, коли Баба-хан не покорения их хочет, а только чтобы помогали в его войне с соседями царя Грузинского, то сие можно будет согласить и без военных действий с нашей стороны».

Повеление императора получено было Кноррингом тогда, когда посланник Коваленского к Баба-хану возвратился в Тифлис.

Выехав из Тифлиса 16 февраля, Мерабов 17 апреля прибыл в Тегеран.

Здесь явился он к мирзе Реза-Кули-Назырю, довереннейшей особе при Баба-хане, который, приняв его благосклонно, приказал дать квартиру в своем доме. Мирза спрашивал Мерабова, от кого и зачем он прислан. Посланник вручил ему копию с высочайшей грамоты, по прочтении которой мирза потребовал от него все письма и бумаги и, распечатав их, прочел, а потом понес Баба-хану.

С тех пор Мерабов не видал уже более мирзы. В ту же ночь он переведен был на задний двор, в такую комнату, из которой ничего не мог видеть, и никого к нему не допускали. Девять дней оставался он в таком заключении.

На третий день заключения в ту же комнату вошел персиянин с грозным видом.

– Кто вы и зачем пришли? – спросил Мерабов.

– Я шахский палач, – отвечал персиянин. – Мне приказано здесь сидеть.

Накануне отъезда из Тегерана нашему посланнику принесли письмо от Ибраим-хана к Коваленскому и подарили 15 империалов.

Мерабов оставил Тегеран 27 апреля. На другой день после его отъезда Баба-хан выступил в Хорасан с 50 000 войска, в котором было 20 000 отборной конницы; прочее же «состояло из сволочи, которую персияне и сами не хвалили». В провианте персидские войска имели большой недостаток. Артиллерия их состояла из 8 пушек, которые успел взять в Тифлисе Ага-Магомет-хан при разорении этого города. Из придворных, которые окружали Баба-хана, он более всего полагался на своих мазендеранских каджаров; другим же, «какие есть хорошие люди», не доверял. Проводник, данный Мерабову ханом Хойским, выехал с ним из Тегерана, хотя Мерабов, подозревая его в дурных замыслах, просил не следовать за ним.

Недоверчивость Мерабова вскоре оправдалась. Когда они кормили на дороге лошаков, то один из них ушел в ручей и с него свалились в воду поклажа. Мальчик выхватил ее из воды и, выжимая, вынул и бумаги, которые Мерабов взял. Увидав между ними одну сомнительную, он просил другого проводника прочесть ее. Оказалось, что это было особое повеление Баба-хана – препроводить Мерабова к хану Хойскому, который должен был удержать его у себя, пока не получит дальнейших приказаний от Сулеймана. Опасаясь продолжать путь через Хой, Мерабов направился в Гилянь и отделался от проводника только тем, что подарил ему лошадь и 40 рублей денег. Проводник оставил его в Реште, а наш посланник поехал в Энзели, куда и прибыл 8 мая. Отсюда через Баку, Шемаху, Нуху и Ганжу он достиг Грузии в половине июля месяца.

Мерабов привез от визиря Ибраима письмо, в котором тот высказывал мнение шаха относительно вступления в Грузию русских войск.

«Дело сие сверх чаяния! – писал Ибраим. – Как свет солнца изливается на землю, так равномерно всем известна истина, что с самого того времени, как весь земной шар разделился на четыре части, Грузия, Кахетия и Тифлис заключались в Иранском государстве. Жители оных во времена прежде бывших персидских шахов всегда принадлежали службою и повиновением указам оных, а во владении российском никогда не были, кроме того случая, когда царь Ираклий, современник блаженные памяти самодержавного государя Ага-Магомет-хана, вздумал, отторгнувшись от власти всегдашних владетелей своих, идти неприятельскою против персиян стезею. Вам, конечно, небезызвестно, какое получил он за поступок сей воздаяние, подпав великому несчастию и жестокому гневу государеву, когда иных изрубили, других в плен увлекли, а иных разорили до основания. Здесь всякому известно, что всероссийский монарх высокими талантами мудрости и миролюбия ознаменовал начало своего царствования перед целым светом. Но желание его величества уничтожить запечатленные веками права и преимущества с установленными народными узаконениями несогласно и далеко от сохранения государству чести и достоинства.

«Условия царя Ираклия какой достоверности достойны? Его рукописание какое имеет уважение? Например, если бы один из народов, находящихся в России, предался произвольно персидскому владетелю, учинил с ним трактат и другие условия, то имеют ли силу таковые сделки? Он под персидское владение никак причислиться не может. Положим, что во время царя Ираклия не было в Персии верховного обладателя и во время сих, так сказать, двух дней царь тот прибегнул, для сохранения живота своего, под покровительство великого самодержца всероссийского, то по этой ли причине Тифлис от власти персидской отсечен и причислен к российским владениям? Быть не может!

«Ныне, благодарение Богу, власть персидского престола в полном утверждении, ибо все ханы, владетели и полководцы преклонили перед ним (Баба-ханом) свои выи, а владения непокорных разорены силою войск его величества, так что день ото дня владычество его распространяется, и того не предусматривается, чтобы через тысячи лет принадлежавшее владение отдать другому».